У нас были дивизионные газетки, из которых всё-таки мы уже знали, как немцы обращаются с евреями. Конечно, мы не знали, что это какие-то глобальные решения, что уже собирались по этому поводу решать, так сказать, окончательно судьбу евреев. Мы этого не знали. Но слухи были. Особенно про евреев – шли разговоры, что с ними творится нечто ужасное. Был один случай, о котором я никогда не говорил. Когда мы начали наступление на Тернополь, я увидел: бежит навстречу человек в гражданской одежде. Бежит к нам и кричит: «Я еврей! Я еврей! Я еврей!» – чтобы, видимо, не стреляли. Когда он прибежал, действительно оказался евреем. Мы его определили. Уже по таким вот вещам мы начинали понимать, что вытворяют немцы в отношении евреев. А когда началось наступление на Освенцим – мы ничего не знали. Не знали, что впереди нас ждёт такой лагерь, что всё это в таком масштабе. Не знали, что существуют планы, документы, где прописано «окончательное решение еврейского вопроса». Об этом мы ничего не знали.