Загрузка
00:00
/
04:39
Нас спас немецкий солдат
И вдруг в это время, на наше счастье, открывается калитка. Да, уже курки взвели – то есть оставалось только очередь дать. И вдруг вбегают два молоденьких немца. Ну как, эта сестра моя говорит: «Такие молодые!» – и кричат прямо с калитки: «Nicht schießen! Keine Partisanen! Frau, Kinder!» – это дети, ну, понимаете вы, да. И те от неожиданности, видимо, раз – задержали курок. Те подбежали, вот эти двое, прямо по прикладам ударили: «Ну какие это партизаны? Это женщины и дети». А надо сказать, почему у нас было ещё двое детей. Моему брату младшему, он родился в 41-м году – представляете, в 43-м году что ему было? – и у старшей сестры сын родился тоже в это время, они ровесники были. И вот они плачут, когда из погреба их вывели, они плачут. А моя старшая сестра упала на колени прямо: «Господи!» – вот так ручки кверху – «Господи, спаси нас! Господи, спаси!» И это вот, может быть, сам жест такой, может быть, это что-то в них сработало. Те, вторые, которые вошли, они увидели эту картину: стоит ребёнок, взывает к небу. Ну, наверное, может быть, я не знаю, это предположение. Вот так мы остались живы. Тогда один из тех двоих взял меня за руку и мою сестру, которая на два года старше – маленькие же мы были ростом – и повёл в сторону сараев, ну, как заложников. А вдруг партизаны, если не в погребе, то, может, в сарае где-то укрылись. Провёл нас до сарая – тогда они были построены далеко от дома, площади позволяли – подвёл к сараю, где были лучины. Я хорошо помню: подвёл к сараю, где была заготовленная лучина. Не было же электричества – освещались лучиной. Смолянистые такие, приготовленные лучины. Достаёт зажигалку и – раз! – соломенную крышу поджигает. И вы знаете, я уже забыла всякий страх. Я так залюбовалась: соломинка за соломинкой загорается, одна другой передаётся. Даже какой-то страх пропал. Ну потому что такую картину мы же никогда не видели в жизни. А потом как вспыхнет вся эта крыша… Мама сзади, мама бежала, кричала: «Это дети! Не трогай их! Не трогай!» Но он не тронул, он никак – он только взял нас как заложников. Потом были ещё сараи. В одном сарае было две коровы. Он сказал: «Открывай сарай». Я не помню, кто открывал. Я даже не помню. Коров загнали сразу к немцам – в сторону, где они были, куда собирались уходить. Это же карательный отряд. Они уже приехали со всем – на технике, не просто так вручную. То есть набрали всего, что можно было взять. Дальше. Одного оставили, а остальные побежали по другим домам. Одного – вот из этих, кто пришёл. А он, видимо… Ну, разные же немцы бывают. Он, видимо, с деревни, может быть, он видел хозяйство, это. Он стал делать то, что ему было велено. Какое задание ему дали – мы не знаем, но он сказал: «Все в погреб», – показал, – «не плакать». Они ему что-то сказали, никто не понял, но он остался. И он сказал: «Все прячьтесь, все прячьтесь. Меня иначе расстреляют за невыполнение приказа». Значит, ему, видимо, было дано такое задание. Так вот, остался он. Мама же хлеб пекла. И он помогал маме и моей старшей сестре вытаскивать, что можно было спасти из дома. И он говорил: «Kinder, kinder» – у вас дети. Он вытащил хлеб, а мама хотела его угостить. Он сказал: «Nein, nein, Kinder» – это для детей. То есть, видите, есть разные немцы. И мне очень хотелось, когда прошло время, разыскать бы его. Был период, когда встречи организовывали. Но, к сожалению, ничего мы не знали. И он, вот он – он ничего не уничтожил, ничего не сжёг.
Читать интервью
