Загрузка
00:00
/
05:18
Московский романтический концептуализм
72-й, 73-й, 74-й год – это переломный период, когда происходил переход от авангарда к новой простоте. Ну, «Тихие песни» Сильвестрова, да, или «Тинтиннабули». Тут ещё нужно назвать других композиторов, совершенно выдающихся, но они как бы не так известны: Алик Рабинович, допустим, который уехал в 76-м году, и Георгий Пелецис. У нас была такая компания – нельзя сказать, что мы очень часто общались, но когда общались… Я помню, с тем же Сильвестровым, где-то в 75-м году, допустим, у нас был общий концерт, мы из Питера ехали в Москву. В «Красной стреле» всю ночь не спали, стояли у окна в коридоре и говорили о разных таких вещах. Так же Пярт иногда ко мне на Огарёва заходил, тоже по каким-то делам, и мы там два часа просто, как бы теперь сказали, «языками цеплялись». Но это было очень важно. Но здесь очень важная вещь: происходило не только общение с Пяртом и Сильвестровым, но и знакомство с Кабаковым, с Пивоваровым. Мы со всеми ними как бы общались. Они приходили на наши концерты, мы ходили к ним в мастерские, и там тоже были обсуждения, иногда групповые, иногда тет-а-тет. Но это было не только, кстати говоря, в изобразительном искусстве, но и в литературе. Кстати говоря, в это же время Лимонов уже уехал. Он произвёл на меня огромное впечатление ещё в 68-м году. И Евгений Харитонов. Вот этот спектакль, на который вся Москва ходила, «Остров», «Очарованный остров» и так далее. Пярт, Сильвестров, Харитонов, Кабаков, а потом, немножко позже, мы познакомились с Приговым и с Рубинштейном, это уже 76-й, 77-й годы. Это был очень важный поворот, потому что произошло важное событие в отношениях с Западом. Если брать шестидесятников, как художников, так и композиторов, тот же Шнитке, Губайдулину, Денисова, Лианозовскую школу или Рабина, понимаете, все они выступали в качестве догоняющих. 60-е годы были временем, когда мы догоняли Запад и повторяли его идеи, но на свой лад. Даже такие хорошие, как Плавинский. А дело в том, что с середины 70-х годов вдруг почувствовали, что мы идём ноздря в ноздрю, потому что эта новая простота, собственно говоря, минимализм, Стив Райх, Филипп Гласс, Райли, да, спектрально, в общем, концептуализм… Ведь, понимаете, не зря это называется Московский романтический концептуализм. Да. То есть в какой-то степени мы все участники всего этого. Опять-таки, когда мы говорим о Сильвестрове, не надо забывать, что Сильвестров – это ближайший друг Айги, где Айги, там потом немножко погодя и Некрасов. То есть, понимаете, это совершенно иные, открывавшиеся миры. Они, конечно, были совершенно андеграундные, потому что нужно было знать эти тусовочные места. Для меня это фокусная точка того, что происходило в 70-х годах. Мы чувствовали, что делаем одно дело. Это не потребность, это просто, понимаете, когда люди, как сказать, сбиваются в одно целое, потому что, понимаете, мы поняли: то, что делаю я, то, что делает Сильвестров, то, что делает Айги, то, что делает Кабаков, – это одно. То есть, понимаете, опять-таки можно сказать, что они разные совершенно: Айги – это одно, Некрасов и Пригов – это совершенно другое, Рубинштейн – третье, и так далее. Разница есть. Но, опять-таки, общая платформа. Мы встали на общую платформу независимо от наших… стилистических или человеческих различий. Но вот то, что было названо «Московским романтическим концептуализмом». Понимаете? Сейчас не будем обсуждать, правильно это или неправильно. Бросается в глаза Пивоваров и Кабаков, Булатов. Булатов прежде всего. Сейчас не будем называть Булатова. Пригов, Рубинштейн, Некрасов. И вот, не знаю, может, тоже спросят. То, что Гройс, по-моему, ввёл это определение, как московский романтический концептуализм. По-разному это можно называть, но, понимаете, вот это тот бульон, в котором мы все варились, так или иначе. У нас могли быть разные взаимоотношения, но, между тем, без этого бульона ничего бы не было. И это была такая общность в Москве. Кстати говоря, она сугубо московская, в Питере этого уже не было. Да и нигде, ни в каком другом месте. Вот, понимаете, тут как-то это совпало, это такая реперная точка, что называется.
Читать интервью
