Загрузка
00:00
/
07:30
Епископ Василий (Родзянко), Никита Струве
Ну, как вот, Родзянко – это совсем другая порода, природа, интеллект, он не отсюда. Не потому, что у Родзянко Николай II был крёстный отец, не потому что его дед был председателем Государственной думы, нет, не поэтому. Это было другое сознание, в общем-то. Но они любили Россию. Никита отдал ей всю свою жизнь, его в любую минуту могли, понимаете, укокошить. И то же самое Родзянко для России. И коль я перебиваю, вот, например, у Натальи Васильевны Нестеровой жил Родзянко. Она купила ему просто однокомнатную квартиру, там неважно, на кого она записана. Она жила в этом доме, на последнем этаже, он – на другом, на седьмом, по-моему. Вот привожу я Родзянко к Никите Алексеевичу. Значит, кто у Никиты Алексеевича, дед? Пётр Бернгардович Струве, главный оппонент Ленина. Да? Кто у Родзянко? Михаил Родзянко, который, как считал Родзянко, сделал многое для того, чтобы эта революция произошла. Ну, вы же помните, да, что поехали его депутаты и Николай отказался от престола. И Родзянко всю жизнь каялся, это я был в Белграде. И он просил там пойти на кладбище к Михаилу, сказал: «Как, зачем, почему?» В Белграде. Да, и каялся всю жизнь. Главное его покаяние было, его дед. И вот, представляете, встречаются – у этого такой дед, у этого другой дед. И рядом друзья – Владыка Антоний, близкие для того и другого. Потому что владыка Антоний, Мария Александровна, она же врач, болела очень тяжёлым туберкулёзом, в какой-то стадии уже невероятной. И через оккупированный Париж ночью Антоний ходил, её лечил. Представляете – митрополит. Вот, такая между ними была связь. И у Никиты Алексеевича, да, он ездил к нему с Машей каждый месяц, по сути, в Лондон, ну, это ж близко. И у Родзянко тоже была связь с тем же митрополитом Антонием, который после смерти любимой жены Родзянко постриг его в монахи с именем – он же Владимир Родзянко – с именем Василий. Сказал, что ты продолжатель Василия Великого. И вот встречаются два человека с такой родословной. Дальше – Флоровский, отец Сергий Булгаков – и кого только нет – Бердяев. И спрашивает Никиту Владыка Василий: «А какие у вас отношения были с Бердяевым?» Он говорит: «Ну, какие? Мальчишкой был вот у гроба, там хоронили Петра Бернгардовича, Бердяев схватил меня за волосы и сказал: если будешь позорить деда, я тебя там, это, в Сене утоплю» – в таком-то плане, знаете. И вот эта вся русская эмиграция, великая, была с ними, хотя Родзянко, как вы знаете, был в Сербии, потом сидел в тюрьме при Тито, и он уже собирался умирать, а к нему явился Серафим Саровский и сказал, что завтра будешь свободен и увидишь жену. Ну, это сейчас, не могу вам рассказывать, как это было. Это в фильме, по-моему, есть о Родзянко. И благодаря тому, что мы его тогда привезли с Мартыновым и с Натальей Васильевной, главное – это же, ну, как сказать, на её все эти деньги и тому подобное, эти сняли материалы о Родзянко. Одиннадцать серий, они шли по «Культуре». Но фильм был такой, как бы, не очень, и мы ездили с Нестеровой к Занусси. Он тогда был советником римского Папы, и он попросил очень большие деньги – 500 тысяч евро или долларов, я уже не помню. Ну, за то, что он сделает несколько серий фильма. То, что было в проповеди – любовь к людям. Мы сегодня говорим о тех, у которых была любовь. Вот именно любовь. Она была движущей силой их жизни. Любовь. Он видел... Вот в университете Нестеровой, знаете, там, и в той же Лавре, какого-то почтения не было. Вот мы, когда были в Вашингтоне, у него в храме, там и мигранты наши, и кого только не было, именно в Вашингтоне, там было к нему почтение, а здесь его не было. Не было трепета. Аристократизм ещё заключается в том, что человек не только я, а у него трепет другому. Ну, вы согласны, да? Вот. И владыка, конечно, удивительный был в этом плане. Вот я как с ним познакомился. Я его видел, он служил в Брюсовском храме с Питиримом, и у меня был билет на Преображение, когда произошла эта наша тусовка с танками. И он тогда, у него нога болела, я его видел, он был... тогда был зарубежный съезд. Да, и тогда мы выходили, и все выходили к танкам, я шёл за владыкой, который хромал, его так вели, и удивлялся его лику. Он служил с Питиримом в Брюсовском храме. А потом есть такой отец Мелхиседек, который восстановил Оптину. Мы зашли с ним. А он мне говорит: «Слушай, поехали к Тихону Шевкунову поужинаем». Тогда ещё Тихон этот был, просто начал восстанавливать Сретенский. Входим, а там сидит Родзянко и Шевкунов. Стали ужинать. Что-то было 1 декабря. Я говорю: «Владыка, а не поехать ли нам в Оптину?» «Да, я там никогда не был». Мелхиседек не поехал, я с ним вдвоём поехал в Оптину. И это было его удивление и моё удивление, потому что наместник, это Венедикт, архимандрит, который не принял Солженицына с Натальей Дмитриевной. Просто у Натальи Дмитриевны был телефон, она позвонила патриарху, потом его приняли. Ну, это долго рассказывать. И Струве не принял. Они так приехали, как бы и уехали. А вдруг он владыку, видно, тоже BBC слушал, с таким почтением принял и заставил это... Ну, он служил, естественно, там все эти послушники, монахи, иеромонахи очень долго с ним встречались, там часа 4 даже. Вот это единственное, что я видел, что к нему было сильное почтение. А так не видел. Представляете, не видел.
Читать интервью
