Загрузка
00:00
/
04:30
Андрей Вознесенский – человек гениальной доброты
Андрей Вознесенский для меня – это как какая-то икона. Я ездил с ним, вёл его вечера в Одессе, Николаеве и других городах. Мы были рядом, и его смерть... Столько лет прошло – невероятно. Вы знаете, прежде всего он был гениальным. По своей сути. Вот когда человек гениальный. И в нём была нечеловеческая доброта. Вот какая-то доброта, какая-то любовь. Невероятная, невероятная любовь к залу, ко мне, к Кедрову, с которым он дружил. И как он обо мне заботился. Особенно мне запомнилась Одесса. Мы пошли на привоз. Он тогда был медийным, как сказать, поэтом. Представляете, что такое «одесский привоз»? Нам дали сумки – рыбу, огурцы, капусту, что там только не было. Уже две сумки, я еле тащу. Там была Катя, его последняя, ну, муза. И вдруг, уже идём с привоза, одесская вагоновожатая говорит: «Так, в трамвай, у меня смена окончилась». И стала нас возить по Одессе на этом трамвае, комментируя. Можете представить? И вот в этой же Одессе была какая-то невероятная любовь к нему. Стояли на улице, спрашивали билеты. И он забывал уже тексты. Весь зал поднимался, весь зал – со слезами. Я могу сказать: «Со слезами». А в Николаеве был выдающийся мэр Владимир Дмитриевич Чайка. И когда приехал Вознесенский, он устроил какой-то триумфальный приём. Вечер был во Дворце судостроителей. Можете представить? Я не могу, расплачусь. На улице, на площади стояло несколько тысяч человек, которые слушали эту трансляцию. Опять же, его тексты, которые вспоминали зрители, – это какая-то любовь. Любовь неземная, которая не передаётся ни интеллектом, ни чем-то ещё. Она была его душой. Он был душой, понимаете? Задавали, сейчас не буду рассказывать, какие вопросы: почему он писал «Входим в мавзолей как в кабинет рентгеновский» и тому подобное. И вы знаете, что поражает, – это история о Вознесенском, когда его хоронили. Евтушенко уже был совсем больной. Он взял меня за руку, и я его вёл. Сколько я буду жить, я не видел таких глаз. Даже у священников, которые считаются старцами, таких глаз не бывает. Это была небесная скорбь. Он, может быть, видел что-то там, в небе – тысячи ангелов, которые встречают Андрея. Не знаю, что именно. Но это были такие глаза и такие слёзы по Андрею, что объяснить трудно. Это была встреча шестидесятников. Когда хоронили Ахмадулину, всего этого не было и близко. Но когда хоронили Андрея – это было необыкновенно. Его отпевали в храме Татьяны в МГУ. Вот такая история с Андреем. И вы знаете, по истечении лет он был совершенно неравноценный. Но он писал... Вот, мы едем в Углич, например. Он останавливает машину, идёт к кладбищу минут 10 и возвращается с удивительными стихами. Удивительными. Ему это, вообще, диктовалось, диктовалось. Но мне сейчас трудно говорить, вы, наверное, понимаете, почему.
Читать интервью
