Я должна вам сказать, что люди были необыкновенно сплочённые. При всех тяжестях: ограничения из-за карточной системы снабжения, одежду нигде нельзя было уже купить, ещё что-то такое. Все настолько были сплочены, настолько готовы были друг другу помочь. И все это понимали, никто не обращал внимания на то, во что ты одет, как ты обут. А думали только о том, как бы накормить семьи. Мы ехали почти сорок дней от Калуги. Эшелон наш останавливали, потому что в это время уже ехали с востока новые корпуса наших военных в полушубках. Потому что к Москве уже подбирался фашизм. И то они нас подкармливали, то мы сами по дороге где-то еду находили. Карточки наши калужские не отоваривались нигде – в каждой области были свои карточки. Открытые платформы стояли с зерном, набирали это зерно мужчины, хотя не во что было. Ведь ни у кого ни посуды, ничего не было. Одна тарелка на весь эшелон, как говорится. Рубашки мужчины снимали, завязывали рукава и приносили зерно в вагон. Где-то раздобыли старые чугунки, варили по очереди. Такие вечные неудобства. Надо было спрыгивать, останавливали эшелоны, нас загоняли всё время в тупики, потому что пропускали военные эшелоны с вооружением и с бойцами. И мы ехали полуголодные, полухолодные. Это всё было очень трудно. И все думали, в основном, конечно, мужчины, которые нас сопровождали, как бы накормить нас. Потому что другой работы у них не было. Оборудование – на открытых платформах, а мы в пульмановских вагонах ехали, семьи наши.